суббота, 5 июля 2014 г.

Из камеры смертников

Свидетельство Александра Шафранова, г. Курск
С 54-летним Александром Шафрановым мы встретились в экспедиции «Евангелие – заключенным России» и вместе посетили не одну сибирскую колонию. Свидетельство Александра производило на осужденных большое впечатление. Потому что за ним стоял личный опыт тридцатичетырехлетнего пребывания в местах лишения свободы, в том числе пять лет - в камере смертников. Из его выступлений перед заключенными и наших бесед с ним постепенно прорисовалась необычная судьба этого человека, где чудеса Господни переплелись с заурядными повседневными событиями. Вот она, изложенная самим Александром.

Мы с Сергеем Крючковым сидели в камере смертников в ожидании, когда нас выведут на расстрел. Наши приговоры уже были утверждены в высшей инстанции, и все надежды остались позади. Несколько человек, находившихся в соседних камерах, уже расстреляли, и приближалась наша очередь. 

Однажды днем в двери вдруг открылось окошко «кормушки» и заглянувший начальник тюрьмы произнес:
 - Возьмите и замаливайте свои грехи, может быть, замолите. 
Он что-то положил в «кормушку» и удалился. Что бы там могло быть? Я добрался на коленях до двери и извлек небольшую книгу в темной обложке с золотистым тиснением: «Новый Завет». Никогда прежде не слышал о такой книге, тем более, не держал ее в руках. Открыл наугад и прочитал строки, на которые упал взгляд: «Итак во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними; ибо в этом закон и пророки». Позже я узнал, что это была истина, изреченная Иисусом Христом в Нагорной проповеди и записанная в Евангелии от Матфея - глава 7, стих 12. Но тогда, стоя посреди камеры смертников с Новым Заветом в руках, я думал о другом. Интересно получалось: что же, мои поступки возвращались ко мне через поступки других людей? Вот сейчас я живу ожиданием приведения в исполнение «расстрельного» приговора, неужели я заслужил это своими прежними поступками? Так ли это? И я стал день за днем, месяц за месяцем как бы листать книгу своей жизни, начав с самого детства.

В нашей семье было шестеро детей, я оказался самым младшим. Отец работал сторожем, мать портнихой и, конечно, многого у нас в доме не хватало. Может быть, отчасти поэтому мне хотелось материального изобилия. И чтобы оно наступило само по себе и сразу. Легкая, беспечная жизнь без труда и повседневных забот представлялась мне настоящим счастьем. Ни учиться, ни работать меня не тянуло, я рано бросил школу и целиком отдал себя уличной жизни. Выпивать начал в тринадцать лет, а курить и того раньше. С ватагой таких же, как я бесшабашных, хулиганистых ребят добывал средства на курево и спиртное путем краж, воровства и мелких ограблений. Последовали приводы в милицию. Мои дружки один за другим попадали на скамью подсудимых, наконец подошла и моя очередь. 

Подвыпившей компанией мы отправились вечером искать приключений. С кем-то подрались, кого-то избили, у кого-то сняли часы и почистили карманы. Меня приговорили к трем годам лишения свободы. Так на девятнадцатом году жизни я первый раз попал в колонию. Там я демонстративно показывал свой характер – постоянно конфликтовал с администрацией. Меня то и дело сажали в изолятор, но наказания не меняли моего поведения. Кончилось тем, что там же, в колонии суд приговорил меня еще к четырем годам лишения свободы. Итого семь лет заключения. 

Эта цифра произвела на меня некоторое впечатление, заставила меня быть несколько сдержаннее в выражении своих чувств, хотя меня переполняла озлобленность. Не давала покоя мысль, что и первый раз, и второй меня осудили несправедливо. Но приходилось терпеть до поры до времени. 

Наконец, я на свободе, приехал в родной Курск. Мне определили надзор: требовалось с семи вечера до шести утра находиться неотлучно дома и два раза в неделю являться в милицию. Тогда это оскорбляло мое самолюбие. Теперь, оглядываясь на минувшее под впечатлением евангельской истины, я должен был признать, что ко мне отнеслись справедливо, в соответствии с моей внутренней криминальной сущностью, моим образом жизни. Семь лет, проведенные в исправительной колонии меня нисколько не исправили. Теперь, на свободе в Курске я занялся тем же, чем и прежде: собрал вокруг себя компанию криминально настроенной молодежи и подталкивал ее на путь преступлений, развращенного и порочного образа жизни. Сам, с учетом опыта, старался держаться в тени, а мои подопечные правили на темных улицах и в глухих переулках. То, что удавалось добыть в драках, грабежах и путем воровства, шло на спиртное, разыгрывалось в карты. Вот в картежных играх и выпивках я принимал самое активное участие. 

Меня подловили на вечернем опоздании домой. Наряд милиции регулярно контролировал соблюдение мною установленного режима. Я опоздал раз, другой. Мне сделали замечание. Третье опоздание было связано с проводами родственника в армию – я задержался на вокзале и добрался до квартиры в 19 час. 15 минут. Без долгих объяснений меня забрали в милицию. Последовал суд и приговор – полтора года лишения свободы. Я ненавидел всех, кто упрятал меня снова за решетку. Из-за пятнадцати минут опоздания в собственный дом? Несправедливо!

Так я думал тогда. Но теперь, с Евангелием в руках ситуация виделась мне уже в ином свете. Пятнадцатиминутное опоздание стало всего лишь поводом, чтобы воздать мне должное за ту криминальную жизнь, которую я вел после освобождения. Просто я не попался на организации тех ограблений, которые совершали по моим сценариям и под моим руководством пьяные, озверелые юнцы в ночном Курске. Мне сошло с рук избиение до полусмерти многих невинных, беспомощных людей. Меня не поймали на карточном шулерстве, позволявшем мне выигрывать крупные суммы, меня не привлекли за развращение молодежи, ее вовлечение в преступный мир. Зато я попался на пятнадцати минутах опоздания. Что ж, матерые преступники как правило горят на мелочах. Но полученное мною наказание за все содеянное справедливо, и у меня нет оснований на кого-либо обижаться. 

В зоне под Архангельском я вел себя благоразумно и ровно через полтора года меня освободили. Снова я в родном Курске. На этот раз моя жизнь на свободе длилась целых… два дня. На третий в состоянии сильного подпития ввязался в драку и нанес ножом тяжкое телесное повреждение. В ходе следствия меня направили на обследование в психиатрическую больницу. Оттуда я сбежал достаточно хитроумным способом. После этого моя психическая полноценность уже ни у кого не вызывала сомнения, и мне определили наказание на «полную катушку» - восемь лет. 

Первое время сидел в тюрьме в своем городе. Я ненавидел весь мир в целом и каждого человека в отдельности, кем бы он ни был: работником администрации или же моим сокамерником. Ненависть переполняла мое сердце и нередко выплескивалась на окружающих. Однажды она излилась в форме озверелой драки с другими заключенными. Это произошло в конце второго года пребывания в тюрьме. Состоявшийся суд приговорил меня к семи годам лишения свободы, я был признан «особо опасным рецидивистом». 

Меня отправили в колонию «Белый лебедь», расположенную в районе города Соликамска. Такое название ей дали не случайно. По замыслу ее создателей, здесь самые «крутые» преступники должны были спеть свою последнюю, «лебединую» песню криминальной жизни. Установленные в колонии порядки сломали не одного самого высокомерного преступника.

Из пятнадцати лет, к которым я был осужден, отсидел примерно два года, впереди - тринадцать лет. Это в лучшем случае, если не добавят еще за какое-нибудь преступление в колонии, от которого я не мог себя гарантировать. В общем, ничего светлого впереди не маячило и терять было нечего. Может быть, лучше совершить побег? Россия большая, поймают не сразу, успею побегать, погулять, подышать воздухом свободы. Примерно так я рассуждал, попав в «Белый лебедь». Мысль о побеге все больше и больше укоренялась в моем сознании, и я в конце концов принял решение бежать. 

Готовился к побегу долго и тщательно. Понимал, что одному его не осуществить и подыскал двоих подельников. Один из них, Таранюк, выполнял обязанности начальника деревообрабатывающего цеха. На него и сделали ставку. Замысел заключался в том, чтобы скрытно выехать с территории колонии на автомобиле, который вывозил из цеха Таранюка щепу. Это был основной вариант. Подготовили и запасной, он предусматривал взятие заложника, силовое давление на администрацию, при необходимости - применение оружия. Оружием запаслись основательно: в нашем распоряжении имелись три ручных боевых гранаты, газовый баллон, ножи, упаковка осветительных ракет, несколько десятков боевых патронов. Все это было надежно припрятано в каптерке Таранюка. Оба варианта постарались рассчитать до мелочей и, казалось, успех был практически гарантирован. 

Первый вариант внезапно сорвался. Таранюка за какое-то нарушение вдруг посадили в изолятор. Второй подельник запаниковал и выдал начальству план побега. Нужно было немедленно вводить в действие второй, запасной вариант. И я начал действовать. Угрожая взорвать гранату, которую держал в руке, заставил начальника тюремного пересыльного пункта Мякишева пройти со мной к камере изолятора, где содержался Таранюк, и выпустить его. Оружие было со мной, часть его передал Таранюку. Затем мы провели Мякишева в его служебный кабинет и заставили позвонить начальнику тюрьмы. Под мою диктовку он сообщил о случившемся и передал наше требование: предоставить автомобиль и дать нам возможность выехать за пределы колонии. В Соликамске для нас уже были подготовлены место укрытия, паспорта и одежда. 

Тюремное начальство, судя по всему, не собиралось нас выпускать. Оно разработало план нашего уничтожения и приступило к его осуществлению. Нам было предложено провести очные переговоры. Мы согласились. В кабинет прибыли прокурор города и оперативный работник. В предвидении всяких неожиданностей и ловушек мы приняли свои меры предосторожности: я взял в каждую руку по гранате, подельник тоже зажал в руке гранату. Гранаты привели в боевую готовность - для того, чтобы они взорвались, достаточно было выпустить их из рук. 

Прокурор начал убеждать нас оставить преступную затею, сдаться и пр. Я горячо возражал ему и требовал, чтобы нас выпустили. Увлеченные эмоциональным разговором, мы не заметили, как оперативный работник оказался позади нас, извлек из-за голенища коротких сапог пистолет и выстрелил в моего подельника. Тот повалился. Оперативный работник тут же произвел два выстрела в меня. Стрелял в упор и… промахнулся. Может ли профессиональный военный, регулярно поддерживающий свою натренированность в стрельбе, промахнуться стреляя в упор? Оказывается, может, если этого захочет Господь. К такому выводу я пришел, размышляя в камере смертников над евангельской фразой и своей криминальной жизнью. 

Но тогда в кабинете, где прозвучали три выстрела подряд, мне было не до размышлений. Смертельно раненый Таранюк, падая, выпустил из рук гранату, и она взорвалась у меня под ногами. Я рухнул на пол. Оперативный работник и прокурор метнулись к двери. В ярости я швырнул им вслед одну гранату, а другую бросил на стол, за которым сидел Мякишев. К счастью, Мякишев успел нырнуть под толстую крышку стола, которая и спасла его от осколков, он отделался легкими царапинами. 

В дверях граната разорвалась позади прокурора, и осколки хлестнули его по рукам и ногам. Но смерть подстерегла его с другой стороны. В грохоте и дыму оперативный работник не разобрался, кто и где. Выбегавшего вслед за ним прокурора он принял за меня, решив, что я преследую, и выстрелил в него. «Смерть наступила от сквозного ранения грудной клетки справа, повреждение возникло в результате выстрела из огнестрельного оружия»,- записали позже специалисты – эксперты. 

У меня осколками гранаты отсекло правую ногу практически по колено и стопу левой ноги. 

Некоторое время спустя мертвого Таранюка и меня, находящего в полубессознании, выволокли во двор. 
– Надо его, собаку, пристрелить, - произнес чей-то озлобленный голос в мой адрес. – Оставим его тут до вечера, сам сдохнет от потери крови и мороза, - возразил другой. 
С меня сорвали одежду и ушли. Стоял конец ноября. В Соликамске, этом райцентре Пермской области, расположенном на широте Петербурга, термометр в те дни опустился ниже нулевой отметки. Из обрубков моих ног текла кровь. Конечно, через считанные часы я должен был умереть. «Сражение» в кабинете происходило во время обеда, тогда же меня и выволокли. Около девяти вечера, то есть примерно через семь часов, я пришел в себя. С трудом оторвал голову от земли и сел. Увидел то, что осталось от моих ног и понял, что навсегда стал калекой. Меня захлестнула мутная, горячая волна ненависти и злобы. В это время подошел только что заступивший на пост дежурный по колонии. Судя по всему, он ожидал увидеть мертвеца, а перед ним сидел живой человек. 
– Добейте меня! Добейте меня! – закричал я ему, выплескивая переполнявшую меня ярость. 

Дежурный на мгновение растерялся, затем покачал головой и удалился, чтобы вызвать скорую помощь. Меня доставили в тюремную больницу. Врачи и следователи делали то, что должны были делать в подобной ситуации. Меня держали в отдельном помещении под замком. На ночь главврач опечатывал дверь своей печатью. Кровяное давление у меня было 60 на 40, и жизнь едва теплилась в моем обкромсанном теле. Лежа в одиночестве, я размышлял о том, что мне делать дальше. Прозябать беспомощным калекой, который никому не нужен? Это в лучшем случае. Но, скорее всего, за организацию вооруженного побега меня приговорят к смертной казни и через несколько месяцев расстреляют. Стоит ли этого ждать? Пожалуй, нет. Надо самому ускорить наступление конца. 

И я решил покончить жизнь самоубийством. 
В техническом отношении осуществление замысла не представляло особой сложности: надо было скрутить кусок бинта жгутом и затянуть его удавкой на шее. Это можно было сделать одной рукой лежа. Я выбрал ночь, дождался отбоя – в больнице установилась тишина. Пора действовать. Не торопясь снял с ноги бинт, скрутил его и… Тут в стеклянное окошечко в двери раздался легкий стук. Сквозь стекло прорисовывалось лицо завхоза Александра Шевченко. Он тоже осужденный, но из приближенных к администрации. 
– Сашка, хочешь чаю? – спросил Александр. 
Чай в колонии относился к деликатесам, и ни одному заключенному не пришло бы в голову отказаться от такого предложения. 
- Принеси, - согласился я. – Только тебе ведь придется вскрывать печать. 
- Ничего, - буркнул он и исчез. 
Вскоре в двери загремел ключ, и вошел Александр с литровой банкой крепкого чая. Я выпил стакан. Он предложил хорошие сигареты. Я закурил. Потом выпил другой стакан. Он тоже пил. 
– Еще принести? – спросил Александр, когда показалось дно банки. 
– Давай! 

За чаем и сигаретами мы разговорились о нашей жизни. Вдруг в здании прозвучал резкий звонок. Сигнал подъема! Оказалось, незаметно, как один час, пролетела целая ночь. 
– Мне же надо халаты врачам приготовить! – спохватился Александр и убежал. 
На постели лежал скрученный жгутом бинт – он меня больше не интересовал. Откинувшись на подушку, я стал размышлять о том, что произошло. Это, без преувеличения, можно было назвать чудом. Действительно, завхоз–осужденный вскрыл печать только для того, чтобы напоить меня чаем!? Я хорошо знал психологию заключенных, в том числе приближенных к администрации. Они очень дорожили своим привилегированным положением, и любой из них скорее выдаст пятерых осужденных, чем рискнет своими привилегиями. Александр Шевченко не составлял исключения. В таком случае, что же могло побудить его совершить столь безрассудный поступок? Что или кто? 
– Это действовала какая–то сверхъестественная сила, - подумал я. 
В то же мгновение в моем сознании с предельной ясностью как бы прозвучала мысль: 
- Эта сила – Бог. 

Затем в памяти ярко выплыли эпизоды – чудеса: два выстрела оперативного работника в меня в упор и оба – промах; семь часов пребывания с кровоточащими ногами на ноябрьском морозе, и не истек кровью, не окоченел; наконец это странное чаепитие с завхозом. Я произнес: 
- Если эту силу называют Богом, то я признаю Тебя, Господи. 
Трудно передать словами те чувства, которые я в те минуты переживал. Я абсолютно, без малейших колебаний и сомнений знал, именно знал, что это Господь проявил ко мне милость, не дав мне покончить жизнь самоубийством. И я произнес своего рода клятву: 
-Господи, я никогда больше не наложу на себя руки.

Через полгода, в мае 1993 года, Пермский областной суд рассмотрел мое дело и по совокупности преступлений приговорил меня к смертной казни. В сентябре того же года судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда РФ рассмотрела мое дело по кассационной жалобе и оставила приговор без изменения. Все, надеяться мне больше было не на что. 

Итак, мы сидели в «расстрельной» камере вдвоем с Сергеем Крючковым. Я был крайне озлоблен на всех и вся не только потому, что меня ожидала смертная казнь. Сама повседневная жизнь доставляла мне много мучений и страданий. Передвигаться я мог только ползком на коленях. Отэтого они воспалились и распухли, их невыносимо ломило. Я жил со стиснутыми зубами. К острым болям в ногах добавилась быстро развивающаяся астма. Она возникла после того, как у нас в камере обрушилась часть бетонного потолка. Двадцатикилограммовая глыба рухнула с четырехметровой высоты на изголовье моего топчана. Это произошло утром, сразу после подъема. Когда меня помещали в камеру, офицер, показав на трещину в потолке мрачно пошутил: 
- Если оттуда свалится, то твой приговор таким образом будет приведен в исполнение. 
- Ну что ж, сэкономите на мне одну пулю, – поддержал я его шутку. 

Рухнувшая глыба подняла тучу известково – цементной пыли, которой нам потом пришлось дышать не один день. С того времени и пошло. Появившиеся трудности с дыханием все нарастали, превратившись затем в удушье, от приступов которого я не знал куда деться. Меня мучила жестокая астма. Во время приступов я подползал на коленях к двери и просил караульного принести мне таблетку. Некоторые проявляли снисхождение, а иные грубо отмахивались: 
– Чем быстрее умрешь, тем тебе будет лучше. 

Особенно сильно истязали меня удушья в бане, куда Сергей Крючков носил меня на спине. В конце концов от бани пришлось отказаться. После этого моя «помывка» заключалась в том, что я смачивал полотенце в кружке с чаем, который приносили мне на ужин, и обтирал голову и тело. Так продолжалось несколько лет. Порой меня охватывало отчаяние, жизнь казалась невыносимой и бессмысленной. В один из таких мрачных моментов я возопил к Богу: 
Господи, ну прекрати Ты мои мучения! 

И вдруг яркая, точно луч прожектора в ночной тьме, мысль озарила мое сознание: 
- Тебе дан последний шанс. 
Я обомлел. Значит, Господь все видит, знает все мои переживания, и все это имеет определенный смысл, имеет какую-то неведомую мне цель. Я не должен просить смерти, я должен жить…

Обо всем этом я передумал после того, как получил Евангелие. Между тем в колонии продолжали приводить в исполнение смертные приговоры. Однажды пришли в нашу камеру и увели Сергея Крючкова. Значит, следующий на очереди - я. 
После того, как за Сергеем закрылась дверь камеры, я, оставшись наедине, поднял голову кверху и просил: 
- Господи, Ты примешь меня такого негодяя, погрязшего в грехах и преступлениях? 

И вдруг почувствовал, как меня стали душить слезы. Сорвав с постели одеяло, я накрылся им с головой и разрыдался. Мое тело сотрясалось от бурных рыданий, как это бывает с детьми. Прежде у меня, случалось, выступали на глазах слезы, но это были слезы злости, обиды или бессилия. Теперь же впервые в жизни из моих глаз текли слезы покаяния. Стоя на коленях, я каялся пред Богом во всех тех злых делах, которые совершил, и просил простить их мне. То, что произошло в это время со мной, называется духовным рождением – его невозможно описать словами. Я осознал и каким-то образом почувствовал, что стал другим человеком. У меня вдруг пропало чувство страха перед предстоящим расстрелом. Он вообще перестал меня интересовать, словно не имел ко мне ни какого отношения. В моем сознании как-то независимо от меня, моей воли, появилась твердая уверенность, что и после расстрела, если это произойдет, я будут жить. Понятие «смерть» потеряло для меня всякий смысл, оно вообще уже не имело ко мне никакого отношения. 

У меня возникло желание сделать что-то такое, что соответствовало моему новому мироощущению. И я заявил, что бросаю курить. Эта весть сразу же облетела все камеры смертников, и один из соседей постучал мне условными знаками: 
- У тебя что, крыша поехала? Завтра тебя расстреляют, а сегодня ты бросаешь курить? 
Конечно же, я не мог объяснить ему свои переживания. 

Сидя в камере смертников я регулярно, каждый день читал Евангелие и молился. Молился как мог, изливая Господу свои чувства, переживания и страдания. Читал также молитвы, которые содержатся в Евангелии, они особенно привлекали мое внимание. Любимой моей молитвой стала «Отче наш». Сначала читал ее по тексту Евангелия, потом наизусть. Однажды у меня с ней произошел сбой. Дошел до слов «…прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим» и все, дальше не идет 
- Почему бы это? –подумал я. 

Поразмыслив, понял. В тюрьме был один работник администрации, который доставил мне неприятность, и я затаил на него обиду, не мог простить ему. Вот это и мешало молитве. 
– Господи, я больше никогда не припомню ему это, -произнес я. 
И молитва потекла дальше.

Прошел год, другой, пятый. По истечении пятого года моего пребывания в камере смертников суд пересмотрел мое дело. Смертную казнь мне заменили на ... 12 лет отбывания в колонии. И прежде были случаи, когда смертную казнь заменяли заключением, но, как правило, пожизненным, в лучшем случае давали 25 лет. Но чтобы вместо расстрела дать 12 лет… Это было чудо. Заслушав новый приговор, я мысленно произнес: 
- Благодарю Тебя, Господи, за Твою любовь и великую милость ко мне! 

На новом месте пребывания меня сначала поместили в отдельную камеру, затем в общую. Согласно традиции, по случаю встречи мне предложили чай и сигареты. Мы сели за стол. Старший по камере достал пачку отличных сигарет, закурил, а пачку положил передо мной: 
- Бери! 

Это было искушение, которого я, честно говоря, опасался. Боялся, что соблазн окажется выше моих сил, и я не выдержу, нарушу данное мною когда–то слово не курить. 
– Господи, помоги мне удержаться и не закурить! – мысленно воззвал я. 
Старший по камере, между тем, пустил в мою сторону струю ароматного дыма. Но что это? Я вдруг ощутил, что аромат этих дорогих, престижных сигарет мне неприятен, даже противен, а сами сигареты совершенно безразличны. Все ясно. Меня наполнило чувство радости оттого, что все разрешилось так замечательно. 
– Благодарю тебя, Господи,- мысленно произнес я. 
Вслух же сказал: 
- Спасибо, я не курю. 
И рассеял рукой струйку дыма.

Много раз на конкретных примерах, в конкретных ситуациях Господь показывал мне Свою любовь и милость. Вместе с тем однажды Он преподал мне поучительный урок. Как-то заключенные в камере стали обсуждать поведение того самого работника администрации, который в свое время доставил мне неприятность. И я не удержался, рассказал о том, что он сделал мне. Затем спохватился: ведь я обещал Господу никогда не припоминать этому человеку его зло. Но слово не воробей, вылетело – не поймаешь. На следующий день представители администрации производили в камере плановую проверку и нашли запрещенные правилами колоду самодельных карт. 
– Чьи карты? - спросил проверявший. 
– Мои,- ответил я, хотя не имел к ним никакого отношения. Просто решил выручить сокамерников, уверенный в том, что меня, инвалида за данное нарушение слегка пожурят и не более. Но ошибся. 

Начальник отдал указание посадить меня на десять суток в изолятор, причем, самый плохой, в подвальном помещении, в который уже никого не сажали, так как там нужно было производить ремонт. Меня принесли в камеру на руках, положили на нары и ушли, закрыв дверь. Я осмотрелся. Сюда, в камеру стекали сочившиеся из канализационных труб нечистоты, которые покрывали пол десятисантиметровой толщей. В помещении тучей клубились комары. К тому же, нары оказались сломанными и сильно накренились. Оставшись в этой зловонной яме наедине с полчищами голодных насекомых, я сначала озлобленно кричал и ругался. Когда же утомился, взмолился: 
– Господи, неужели Ты не видишь эту несправедливость? За что меня? 
Еще не закончив фразы, я вдруг понял, за что именно оказался здесь – за нарушение своего обещания Ему не припоминать больше зла работнику администрации. 
– Господи, прости меня! – снова взмолился я теперь уже с сознанием своей вины. 
После этого все отведенные мне сутки наказания я пел псалмы и читал молитвы. Все это время в моей душе царили покой и радость.

Колонию посещали евангельские христиане – баптисты. Мне не сразу удалось встретиться с ними. Сначала они передали мне библиотечку духовной литературы. Я был несказанно рад ей, и перечитал все книги. Затем состоялась наша встреча. Так я познакомился с Сергеем Михайловичем Молодьковым и Владимиром Тиуновым. Тогда мне и в голову не могло придти, что некоторое время спустя я в присутствии Молодькова приму в одной из московских церквей водное крещение, а потом вместе с ним и Тиуновым буду участвовать в экспедиции «Евангелие – заключенным России», и мы посетим вместе не один десяток колоний. 

При первой же встрече братья по вере обратили внимание на мою проблему с ногами и во время следующего приезда в колонию вручи ли мне самодельный протез, изготовленный из липы – «липовую ногу». Прошел еще не один месяц. Сергей Молодьков лучше узнал меня и, будучи членом Попечительского совета исправительной системы, обратился в соответствующие инстанции с ходатайством о моем условном досрочном освобождении.

В ходе судебного рассмотрения ходатайства прокурор сначала был настроен против меня. Я его понимал: от смертного приговора до условного досрочного освобождения слишком большая дистанция, чтобы ее сразу осмыслить и принять. 
- Ты безвыходно просидел 24 года, тебя на воле все забыли, тебе не к кому ехать, - мотивировал он свое возражение. 
- Почему же не к кому? Поеду к своим братьям по вере, они меня ждут, -ответил я. 
- Ну, разве что к братьям по вере, - в раздумье произнес прокурор и… дал согласие на мое освобождение. 
За ворота колонии нас вышло пять человек. Те четверо не знали, куда им направиться, их ждали только проблемы. А меня ждал брат по вере Владимир Тиунов. И мы поехали в христианский реабилитационный центр, где нас тоже уже ждали.

Перед тем, как тронуться на автомобиле в дорогу, мы помолились. Я благодарил Господа за Его безмерную любовь и неисчислимые милости ко мне, за то, что Он вывел меня из камеры смертников и даровал мне счастливую жизнь на земле и вечную жизнь в последующем.
После общения с заключенными ЛИУ ст. Лангур, Свердловская обл., экспедиция "Евангелие заключенным России", 2005 г.

записал Геннадий ИВАНОВ, г. Смоленск


Вам понравилось сообщение? поделитесь с друзьями в соц.сети. Спасибо.
Вы хотите оставить комментарий, но не знаете, КАК? Очень просто!
- Нажмите на стрелку рядом с окошком Подпись комментария.
- Выберите Имя/URL (это лучше, чем анонимно)
- Наберите своё имя, строчку URL можете оставить пустой.
- Нажмите Продолжить
- В окошке комментария напишите то, что хотели
- Нажмите Публикация
Спасибо вам!

4 комментария:

  1. Романович Михаил6 июля 2014 г. в 10:08

    Не смог удержаться от камментария.
    Слава Богу за данное повествование! Спасибо автору и Татьяне, что предоставили этот благословенный рассказ на обозрение посетителям сайта. Да будет прославлено имя Господа Иисуса!

    ОтветитьУдалить
  2. Какой поучительный рассказ! Иногда спасение приходит только из-за переосмысления пройденного этапа и понятия своих ошибок.

    ОтветитьУдалить
    Ответы
    1. Да-да, Танюша, только так и происходит спасение, когда начинаешь понимать, что жизнь проходит мимо..., для чего же ты жил?..

      Удалить

Ваши комментарии вдохновляют. Спасибо.
Если хотите получить ответ на ваш комментарий, поставьте "галочку" возле "Отправлять уведомления"... и вам на почту придет ответ